Тбилиси меня не очень-то впечатлил, а гостиница и вовсе разочаровала — тесно, чистота относительная, в номере витает едва ощутимый запах курева. Если так пойдет дальше, толку от поездки не будет. Меня все время что-то тревожило, заставляло ерзать и ежиться, будто стекловата под одежду набилась. Только когда небольшой рюкзачок был наконец собран, и автобус с экскурсантами вырулил со стоянки у гостиницы, отпустило немного, и в душе проснулось чисто детское любопытство.
Фотографии пещер всегда вызывали у меня исследовательский зуд и какой-то почти благоговейный интерес. Впрочем, думаю, не только у меня. Недра земли, изрезанные проходами, иногда совсем узкими и низкими, иногда разворачивающимися в огромные залы, восхищали хотя бы даже потому, что являли человеческому глазу то, что обычно от него скрыто. Подобный интерес, наверное, вызывают глубины океана и все тамошние жители — их ведь не увидишь просто так, выйдя из дома прогуляться.
Гору поливали лучи солнца, должно быть, позабывшего, что в эти края пока еще не пришло лето, и усердствовать рано. Стоило шагнуть под огромный нависший камень (нервно было под него нырять, казалось, что он вот-вот пошатнется, рухнет и раздавит меня, я и охнуть не успею), как жару словно ножом отсекло. Глубины пещеры дышали холодом каменного монолита, который никогда не знал солнечных лучей. Мои спутники принялись вытаскивать из рюкзачков куртки.
Сопровождающие нас экскурсоводы скороговоркой напомнили правила поведения, но в целом они явно привычны были к контингенту взрослых, разумных людей, которым самим как-то не улыбается остаться в этой пещере навсегда. Застегивая куртку на последнюю пуговицу, я задумчиво пристроился в хвост группе.
Своды пещеры не поражали великолепием — серые, запыленные, только и интереса, что к приятному холодку, источаемому камнем, и фонарям, которые расчехлил наш сопровождающий. С толком сделанные фонари, они отлично освещали нутро пещеры, но не слепили — словом, все в меру. Шагая, экскурсовод с увлечением рассказывал об этой пещере, ее истории и всех интересных ее уголках, до которых мы не доберемся, потому что слишком уж далеко. Эти уголки он расписывал с таким смаком и так образно, словно завлекал на новую, длительную экскурсию с ночевками прямо здесь, в недрах горы.
И многие из нашей группы, судя по выражениям лиц, от такого предложения не отказались бы. Но предложения не последовало.
Зато вскоре стало темнее и еще холоднее, в воздухе и на губах начала ощущаться влага. Одновременно с этим захотелось пить. Ничего удивительного. Снаружи бывает очень знойно, солнце прокаливает землю до мелкой пыли, которую сюда заносит ветрами. Пыль сушит носоглотку, из-за этого хочется пить, а теперь, когда вокруг стало чуть более влажно, просто вспомнилось об этом.
В пути я несколько раз прикладывался к фляжке с подкисленной лимоном водой, которую всегда брал с собой в путешествия, и остальные тоже время от времени промачивали горло. Сопровождающий бойко вел нас вперед, останавливаясь лишь там, где, по его мнению, было на что посмотреть. То и дело щелкали вспышки фотоаппаратов, которые ненадолго слепили даже тогда, когда не были направлены в сторону группы. Это раздражало, и когда коридор наконец вывернул в огромную темную пещеру причудливых очертаний, а экскурсовод объявил, что отсюда есть только один выход, через который группа и пришла, поэтому желающие могут побродить по закоулкам, я испытал облегчение.
Другого шанса побыть здесь в одиночестве не представится, это факт. Мне хотелось забиться куда-нибудь, где никого не будет видно, и просто постоять, подышать этим воздухом, потрогать стену, которую, может быть, столетия и тысячелетия до меня трогала чья-нибудь рука, и, может, тоже пофотографировать, но без вспышки — что получится в свете фонарика, то и получится. Я сюда пришел, чтоб пообщаться с самим собой, в плотной толпе это плохо получается.
— Заблудитесь — сигнальте светом фонарика и голосом, — распорядился экскурсовод. — У всех фонарики в исправности?
Группа рассыпалась, как пригоршня гороха из ладони. «Если так пойдет дальше, я себе тут ни одного вольготного закутка не найду», — подумалось в раздражении. Я зашагал в глубь темноты, распугивая ее столбиком света. Такая невнятная полутьма, которую образовывал мой фонарь за пределами яркого светового кружка, не была мне привычна, поэтому глаз плохо различал подробности, надо было останавливаться и присматриваться.
По сути, пещера лишь в некоторых местах представляла собой эдакую неправильной формы залу с высоко вознесенным сводом. К этому вольному пространству, которое с трудом прошивали световые «нити», со всех сторон примыкало множество закуточков-тупичков самых причудливых форм и очертаний. В некоторые из них даже нельзя было забраться, так они были низки, другие представляли собой не более чем маленькие альковы. В паре мест я заметил частокол сталагмитов, но подходить к ним не стал — там толпилась большая часть нашей группы, и вспышки фотоаппаратов срабатывали почти так же часто, как на вручении премии какого-нибудь Оскара.
Зато поодаль, в извилистом коридорчике с серыми, сухими камнями, не было никого, может быть, потому, что даже с небольшого расстояния этот закуток не бросался в глаза. К тому же здесь темно. Что повезет — то и разглядишь. Пошарив фонариком в глубине закутка, я заинтересовался не на шутку. Все-таки в каждом из нас дремлет ребенок. Столбик света так и не уперся в стену и через три шага, и через десяток, и через три десятка. Коридорчик юлил, но свод не спешил опускаться, и развилок не было — все безопасно. Ближайшие полчаса никого из нас не хватятся, так что мое коротенькое самостоятельное путешествие едва ли для кого-то составит проблему.