— И можно ли узнать, что за вывод ты сделал?
— Думаю, если для тебя нет разницы в твоем душевном расположении после победы и после поражения, если ты не знаешь, что не человек существует для мнения, а мнение — для человека, и потому от него зависит, то и мои объяснения тебе ни к чему. Отправляйся на тренировку и медитацию. Без напряжения, но для разогрева — обязательно. Или ты решил не стараться стать хорошим бойцом?
— Размечтались, — пробормотал я неуверенно и отправился делать разминку, ломая голову над тем, что еще Исмал мог иметь в виду, помимо сказанного вслух.
Знать бы наверняка, какие выводы он сделал в отношении меня, ведь эти выводы, как ни крути, отразятся на дальнейшей моей жизни.
Плечо болело, особенно по вечерам, но отнюдь не так, как стало бы без толковой врачебной помощи. Все-таки магия — штука классная… Если не считать того, что лишь из-за магии я вообще оказался здесь, а не будь ее, жил бы сейчас спокойно… Тренерствовал… С Кирюхой бы поладил…
— Нечему удивляться, — объяснил Аршум — я снова тренировался с ним, потому что он лучше других умел дозировать нагрузку при тренировках с выздоравливающими. — Гладиаторы, тем более императорские, пользуются самым лучшим медицинским обслуживанием. В принципе наши маги любого могут поставить на ноги за несколько дней, но обычно стараются чрезмерно не ускорять естественные процессы. Это может быть опасно в долгосрочной перспективе.
— Что — и отрубленную конечность могут вырастить обратно?
Боец, да плюс к тому еще и младший помощник мастера, то есть человек весьма в местных делах искушенный, посмотрел длинно и задумчиво, словно поражался, какие серые личности коптят с ним один небосвод.
— Да, если захочешь платить за отросшую конечность несколькими годами жизни… Нет-нет, не умрешь раньше на несколько лет, а эти самые последние годы проживешь, болея, едва-едва колупаясь, страдая. Ресурсы организма не бескрайни. Бывают и иные варианты, конечно, но они чересчур дороги даже для императорских бойцов.
— Известное дело. Как и у меня на родине — почти что угодно, были б деньги.
— Это во всех мирах одинаково… Будешь давать напряжение правому плечу или предпочтешь пока тренировать левую?
— Мы ж на мечах собирались.
— Ну и что?.. Стоп — ты не владеешь левой рукой?! Э-э…
— Ты мне сейчас Оэфию напомнил. Да, я питекантроп, не умею того и этого. И местные деньги считать не умею. Все, капец мне!
— Хм… Паль, между прочим, очень толковая девчонка. С огромным опытом.
— Возможно. Но возьмите наконец в голову, что бывают и непохожие на вас люди! Даже в вашем собственном мире, побьюсь об заклад. Они гладиаторствуют, не владея мечом, владеют мечом, но не работают левой, или даже — вполне вероятно — не любят гладиаторские игры!
— Да ладно, нормальный человек не может не любить бои!
— А что для тебя нормальность? Каквсешность? Но достоинство человека отнюдь не в умении сбиваться в стадо. Иначе б мы по сей день траву щипали и больше ничем себя не обременяли.
— Странные ты вещи говоришь. Как любой чужак, — расстроенно ответил Аршум. — Ты меч берешь?
— Беру.
Мы немного размялись с тренировочным оружием, аккуратно взялись врукопашную.
— Если, по-твоему, можно не любить гладиаторские бои, — пропыхтел мой напарник, — то как же ты вообще собираешься дальше сражаться, с такими-то мыслями? Рисковать жизнью, считая, что кому-то это на фиг не интересно?
— Если ткач знает, что не все носят шелка, бросит ли он ткать шелковые ткани?
— А ну молчать! — рявкнул нам Хунайд. — Если продолжишь в прежней манере, Серт, следующий бой станет для тебя последним!
— Оптимист…
— Это называется реалист!
— Не дождетесь!
— А покажи!
— На «слабо» берешь? — Я выпрямился, затягивая на запястье ремешки «когтей». — Изволь.
— Так-так, наглец-хитрец! Я из тебя повытрясу эту дурь на радость всем, — алчно провозгласил помощник мастера, вытаскивая из ножен меч.
Действительно, террасы по стенам тренировочных залов вмиг обросли публикой.
Он взял меч наизготовку. Я ловил его взгляд — спокойный и даже рассеянный. Можно предположить, что Хунайд как боец стоит на голову выше меня и непринужденно составит конкуренцию той же Оэфии Паль. Правда, в отличие от нее, над которой я сумел одержать верх, он в курсе всех неожиданностей, которые я могу предложить его вниманию, и не склонен меня жалеть.
Крученую сложную в своей траектории атаку мечом я не пропустил лишь потому, что именно этот прием только накануне осваивал с Аршумом. Поймал клинок в «когти», дал соскользнуть вниз и в порыве раздражения и смелости адекватно ответил, прицелившись строго в пах.
Меня словно стальным ветром сковало и толкнуло, развернув в броске, который я сумел перевести в прыжок.
— Проводи такое лишь с противником, в слабости которого уверен, — едва слышно подсказал мне Хунайд.
Он уже не выглядел разозленным — скорее оживленным, азартным.
В дальнейшем поединок наш напоминал обмен самыми заковыристыми ударами, ни одного простого выпада — обязательно тонкий выпендреж. Я как-то сразу поддался инерции событий, хотя подобное поведение для бойца было в корне ошибочным, чужим правилам нельзя подчиняться, следовало навязывать свои. Но, как бы там ни было, я не пытался показывать простые и очевидные приемы — всерьез опасался, что за них меня «обласкают» столь же банальным и унизительным, вроде пинка под зад.
С полчаса мы с Хунайдом выкобенивались кто во что горазд, и если положение и умение давали ему значительное преимущество, он, как правило, малозаметно и совсем слегка уступал мне. Собственно, в иной ситуации поединок закончился бы очень быстро. Правда, я не сразу осознал его тактику и сперва пребывал в уверенности, что мне просто везет раз за разом.