— Ох, как хорошо! — проворковала дама.
— По вкусу? — правитель лениво гладил ее бедро.
— Очень! А он хитрюга, этот гладиатор! Какой хитрец!
— Действительно хитрец. Он тебе понравился?
— Да уж. Забавный… А теперь я хочу, чтоб бились девушки!
— Пусть приведут, — бросил мужчина в пространство, не допуская ни на миг, что его могут не услышать.
В приоткрывшейся двери появилось напряженное лицо офицера, которое активной мимикой принялось показывать мне, чтоб я нырял в эту дверь и больше не занимал собой заляпанное кровью пространство. Слуги, двигающиеся плавно, как тени, уже утаскивали тело и вытирали пол. Я послушно выскочил из спальни, и только тут меня накрыло осознание того, что я добил человека, который, может, и выжил бы. Блин… Ощущение во рту такое, словно это меня в морду треснули. Мерзко.
За дверью я не сразу поднял глаза. Маг, который сопровождал меня и других бойцов на все выезды, и теперь ждал здесь, посмотрел со смесью сочувствия и одобрения.
— Молодец. Ранен?
— Нет, вроде.
— Повернись. Не ранен. Отлично. Вина?
— Хорошо бы. — Мне вдруг до тошноты захотелось нажраться. — Но как я обратно поеду? Меня ж с седла сдует.
— Куда это ты собрался на седле?
— Ах да, мы ж здесь обосновались…
— Вот именно… Дай ему глотнуть.
Офицер, ждавший рядом, с недовольным видом протянул мне небольшой кувшинчик с узким горлышком — такие удобно закупоривать восковой пробкой.
— Новичок, что ли?
— Чужак. У них другие бойцовые традиции.
— Еще одну девицу требуют. — Появившись рядом, замельтешило еще одно существо в форме. — Живее!
— Бабы не по моей части, — отрезал маг, оттаскивая меня за локоть в сторону.
— А чьи они?
— Вон там их тренер стоит… Идем, парень. Отдохнешь у себя в комнате. Вина и еды тебе принесут.
Сейчас, когда император гостил во дворце, кормежка резко улучшилась. Казалось бы, чего удивляться, что правителя и его спутников кормят наилучшим образом, но при чем тут прислуга и гладиаторы? Ан нет, каша стала более пряной (и оттого проскакивала в желудок особенно бойко), мясо — сочнее и нежней. Если раньше оно все больше попадалось в похлебке и все в той же каше разваренными неопределенными кусками, а отдельно — разве что на костях, не столько еда, сколько развлечение все это обглодать под слабенькое пиво, то теперь его стали подавать солидными и отлично прожаренными ломтями.
— Чему ты удивляешься? — еще утром проворчал мне собрат-гладиатор. — Раз император во дворце, значит, снабжение первосортное. Хорошее мясо тоже надо куда-то девать. Чем ему пропадать, лучше нам его скормить. Отсюда и изыски.
Так что я совсем не удивился огромному подносу самой разнообразной еды, которую мне приволокла полная служанка, изо всех сил колышущая грудью у меня перед глазами (на что она рассчитывала, можно было только гадать). Еда попроще явно готовилась на всех, мне просто немного отчерпали из общего котла. А то, что поизысканнее, видимо, осталось после господской трапезы. Само собой, вчерашними бутербродиками наподобие канапе, вчерашними пирожными и заветрившейся тонко нарезанной рыбкой, сдобренной лимонным соусом, местных шишек кормить не будут. Скорее уж утром приготовят свежее. А остатки скормят таким, как я.
Хоть и постоявшие какое-то время, закуски ничего не потеряли. Подобной вкусноты я никогда не ел, но сейчас оттенки вкуса проходили как-то мимо сознания. Да, отмечал, что вкусно, но сейчас это нисколько меня не интересовало и не радовало. А что могло бы порадовать, я не представлял. Поэтому от души подливал себе вина из большого кувшина, удивляясь, с чего это вдруг мне так щедро отпустили спиртного, если в другое время гладиаторов упорно оберегали от него. Пиво не в счет, вино здесь крепче. Кстати, оно оказалось очень приятным.
Наутро я совершенно не помнил, о чем размышлял под вино и что обещал себе. Голова побаливала слегка, куда неприятнее была слабость и привкус во рту, желание улечься где-нибудь и не двигаться недельку-другую.
Но позволить себе такую роскошь я не мог. Ничто не могло гарантировать мне жизнь в будущем, но увеличить мои шансы могли только тренировки.
— Хочу тренироваться с мечом, — сказал я Хунайду, пожилому помощнику Исмала, который теперь возился с мной.
— Тренироваться-то можно, а толку? Ты с мечом так двигаешься, будто за лавку держишься.
— Если ты не будешь меня обучать, все так и останется.
В ответ меня наградили злым взглядом, на который, я, впрочем, не обиделся. И, имея некоторый опыт общения с мастерами, догадался — это способ слегка тонизировать ученика, взбодрить его и заставить собраться.
— Если хочешь у меня учиться, должен делать то, что я говорю, и так, как говорю.
— Догадываюсь.
— Вот и посмотрим, на что ты способен! — возгласил помощник мастера таким тоном, с которым обычно засучивают рукава.
Я понимающе усмехнулся, но в сторону, чтоб не злить Хунайда. И не сомневался, что тот с удовольствием возьмется за меня. Его рвение напоминало месть, хотя я прекрасно осознавал, что никакой ненависти ко мне лично этот человек не испытывает, и если он злорадствует, когда, обессилев, я валюсь физиономией в пыль, или с крайним ожесточением подгоняет меня, то дело здесь не в личном ко мне отношении.
Просто у него такая манера обучать. Мало ли у кого какие взгляды на жизнь!
Если раньше режимом своих тренировок я распоряжался сам, то теперь они зависели от воли моего тренера. Иной раз он будил меня на рассвете пинком (если успевал, потому что обычно я просыпался еще на стадии распахиваемой с размаху двери), воплями поднимал на ноги. Но после того, как я однажды полюбопытствовал у него, обязательно ли орать с утра пораньше и нельзя ли ограничиться окликом на несколько тонов тише, задумался. Правда, предварительно наорал на меня и привычно задал трепку. Но чувствовалось, что он просто по-другому не умеет.